Мои гуси-лебеди [рассказы о детстве] - Георгий Дмитриевич Гулиа

с братом посещали не бескорыстно: сторож Иван по распоряжению молодого учителя — милого Леонтия Салохина — отпускал нам папин паек: буханку очень черного, очень тяжелого хлеба и сгущенное молоко в баночках. Бывало так, что Иван запаздывал с подвозом провизии, и тогда мы, перейдя через холм, с опаской заглядывали в зияющую черную пещерную пасть. Мы страшились ее, и тем не менее нас тянули к ней исследовательские страсти.

— Али-Баба, — говорил Володя, поспешно отступая от густой черноты и чуть не падая навзничь.

Я тут же вздрагивал, меня начинала бить мелкая дрожь. Еще бы! Али-Баба и сорок разбойников из арабских сказок мгновенно вставали у меня перед глазами словно живые. Ведь эта пещера возле семинарии как две капли воды походила на ту, перед которой Али-Баба произносил сакраментальное «Сезам, отворись!». Единственное, что оставалось, — бежать, скорее бежать подальше от зияющего чудища!

И, только отбежав на почтительное расстояние, мы с братом приходили в себя, с трудом переводили дух.

— Я видел человека бородатого, — говорил Володя.

— Где?

— В глубине пещеры. — И он истово божился.

Возвращаясь домой от Ивана, мы шли медленно, отламывая от краюхи замечательного, плохо выпеченного, водянистого, незабываемого хлеба. Однако была и подспудная забота: все-таки донести до маминых рук остатки дневного рациона. Али-Баба оказывал в этом носильную помощь, но пути мы много болтали о нем и его пещере, что немножечко отвлекало нас от нашей драгоценной — не духовной! — материальной ноши.

Мы знали о существовании еще одной пещеры — сталактитовой, возле горы Гума, что недалеко от Сухума (в направлении севера).

Братья Иващенко — Жора и Игорь, наши соседи, — показывали нам кусочки сталактитов и сталагмитов. Хвастали своими походами в гумскую пещеру и на различные исторические развалины. Отец их писал книги по истории Абхазии и прививал своим сыновьям любовь к историческим реликтам…

Кроме того, мы были наслышаны о длиннющей чоуской пещере, в которой был прикован к стене легендарный джигит по имени Аброскид… Одним словом, спелеология как-то само собой вселилась в наши души, и нам грезились пещеры, пещеры, пещеры…

Обо всем этом мы говорили доро́гой с братом. Он, как всегда, очень серьезно относился к любой высказанной вслух идее.

— А говорят, есть еще одна пещера… Недалеко отсюда, — сказал я.

Володя вдруг остановился как вкопанный, хотел что-то сказать, но его отвлекло нечто более важное: в двух шагах от нас под деревянным штакетником росла высокая крапива.

— Бабушка нам сварит суп, — радостно сказал Володя, указывая на крапиву.

Это была явная проза, вкрапленная в чистую романтику спелеологии. Но ничего не поделаешь, в ту голодную пору грешно было проходить мимо сочной крапивы. И мы принялись срывать ее осторожно, осторожно, чтобы не обжечься, и складывать в букет. Нашлась поблизости и пожелтевшая газета, в которую мы аккуратно завернули ее.

— Хороший будет суп, — мечтательно сказал Володя.

— А соль у бабушки есть? — спросил я.

— Не знаю.

В те времена соль мы выпаривали из морской воды. Бабушка вот уже несколько дней просила нас сходить за водою, но какие-то очень серьезные дела отвлекали нас от ее просьбы (футбол, лапта, турник, кольца, французская борьба и так далее). Может быть, крапивный букет несколько сгладит нашу вину перед бабушкой Фотинэ?

Я так подробно говорю об этом будничном походе в семинарию, потому что именно в этот день мы твердо решили сходить в одну из пещер. Сказано — сделано. Но в какую?

Окончательное решение было принято совместно с нашими друзьями на поляне, где обычно играли в футбол. Съевши по одной ириске (пара — копейка) и по одному фри́нго (печеное яблоко по-гречески — копейка за штуку), мы остановили свой выбор на килашурской пещере. Находилась она примерно на левом берегу реки Килашу́р, примерно недалеко от села Михайловского, примерно среди ежевичных кустов, примерно на виду одной из башен великой абхазской стены, примерно… Словом, где-то «против неба на земле»…

Но разве этого адреса недостаточно в двенадцать лет? Разве молодая фантазия не подскажет, где эта самая килашурская пещера? В конце концов, поиск тоже дело…

И мы отправились…

Мы — это я с братом, Женя, Сеня, Жора, еще один Жора сбоку припека. Всего шесть молодцов. Взяли мы с собою спички, паклю на факелы и несколько пустых консервных банок с мазутом.

А дома?.. Что дома?.. Родители были уверены, что мы играем в футбол и, как обычно, до самого вечера.

Шли мы жарким июльским днем по тем улицам, которые поближе к морю. Шли, весело болтая, время от времени делая крюки, чтобы искупаться.

Потом вышли на окраину города и поплелись по Драндскому шоссе. Шли мимо старого кладбища, мимо сада «Синоп», мимо купален… И вот наконец показался железный мост через реку Килашур. А за рекой, совсем недалеко, — приморская башня великой абхазской стены. Мы уже знали, что стена эта начиналась возле устья реки Килашур, тянулась в гору, потом делала огромную «дугу» и сбегала к правому берегу реки Ингур. А длина ее чуть ли не сто верст…

Мы искупались недалеко от высокой приморской башни, облазили ее, измерили пядью толщину стены, которая оказалась больше двух аршин.

— Этой стене две тысячи пятьсот лет, — возвестил я.

— Ее видел сам Геродот, — сказал Володя, явно повторяя чужие слова, так же как и я.

Один из Жор, который сбоку припека, заявил:

— А в школе говорили, что какой-то ученый утверждал, будто ее построили в семнадцатом веке.

— Нашей эры?! — вскричали мы.

— Да, нашей.

А Жора ничего не понимал. Стоял смущенный, поочередно оглядывая каждого из нас. А мы покатывались со смеху.

— Чудак-человек, — объяснил ему Сеня, — да если бы ее построили в семнадцатом веке, об этом наверняка знала бы даже моя бабушка…

— И моя! — крикнул Володя.

— И моя! — сказал Женя.

Другой Жора, не этот, который сбоку припека, и не я, сказал так:

— Послушай, мудрец-молодец: семнадцатый век — это все равно что позавчера.

Володя заметил:

— Бывают же люди — такое сказанут, что только держись.

На этом закончился наш археологический спор, и мы двинулись вверх по реке, точнее, по-над самой рекой.

Кое-кто из нас успел уже проголодаться, и мы честно поделили куски кукурузного чурека, закусили кислой ежевикой, которая росла по обеим сторонам проселочной дороги, и обильно запили еду чистейшей горной водой прямо из Килашура.

О, как вкусен был пресный чурек, замешанный на прогорклой муке и отрубях! Как удивительно лакомы черные ягоды! И как опьяняюща вода! Ее можно было пить, пить, пить без конца!..

Мы выкупались в реке. Вода была холодная-холодная. Если бы не июль,